Картриджи турбин

Моральный фактор

Не знаю, для меня недостаточно, и для сына, которого я воспитываю, недостаточно, и, смею думать, для всех и каждого недостаточно. Если же кто сомневается, можно ли отделить положительное от отрицательного в этой теме у Толстого, я отвечаю: пойдите и посмотрите Романова.

Романов не скрывает, но и не выдвигает вперед непротивленчества Протасова, его пассивности, словом, его толстовства- эти свойства составляют оборотную сторону медали, которую артист лишь время от времени приоткрывает как бы в знак некоторого предупреждения. Современного же зрителя больше к себе привлекает лицевая сторона медали (и эту потребность зрителя разгадал актер), то есть убежденность героя в том, что человек, если захочет, может быть лучше, и сам он, этот герой, хороший человек, чудный человек, который вызывает к себе уважение и невольное желание быть на него в этом хорошем похожим. Большего Романову, пожалуй, и не нужно... А если вам нужны катриджи турбин модели 1000-010-432 или 1000-010-388, тогда посмотрите на https://allifork.ru и узнайте больше информации о стоимости и видах.

Сильно провел Романов разговор Феди с художником Петушковым, особенно то место, где Федя говорит, что он счастлив от мысли, что не поступил дурно с Машей, не воспользовался ее доверием.

...Один добрый поступок у меня за душой - то, что я не воспользовался ее любовью. А знаете отчего? Отчего, в самом деле? И как ответили бы на этот вопрос иные наши осмотрительные и понаторевшие в тонкостях толстовства коллеги по перу (не все, не все, конечно, а лишь иные)? Отчего, переспросят они, Протасов не воспользовался любовью Маши? Очень просто, ответят они,- жалость, христианский долг, словом, толстовщина. Поразительно, но Петушков так именно отвечает, буквально этим словом - жалость. Жалость...,- говорит он и говорит так, спровоцированный, кажется, автором, который хотел внести ясность в вопрос и воспользоваться случаем, чтоб несколько растолковать свою позицию.

Федя отвечает Петушкову: Ох, нет. (Удивительную интонацию какого-то горестно-негодующего изумления вкладывает в это восклицание Романов,- дескать, даже Петушков, сам художник, милый человек, так упрощенно понимает Толстого.) У меня к ней жалости не было. У меня перед ней всегда был восторг... Не погубил я ее просто потому, что любил.